III. Кипящий котел

О происхождении слова «сейд» высказывались две гипотезы. Согласно первой из них, предложенной Гриммом, это слово родственно современному «seethe»3 и восходит к ритуальному вывариванию морской воды для получения соли (Grimm, III:1047). На основе этой этимологии современные исследователи предположили, что скандинавские норны послужили прообразами трех ведьм из «Макбета», колдующих над котлом:

Жарко, жарко, пламя ярко!
Хороша в котле заварка!4

Некоторые свидетельства в поддержку этой гипотезы обнаруживаются в скандинавской литературе. Первое из них — следующие строфы из «Прорицания вёльвы» («Völuspá» — «Спа вёльвы»):

Помнит войну она
первую в мире:
Гулльвейг погибла,
пронзенная копьями,
жгло ее пламя
в чертоге Одина,
трижды сожгли ее,
трижды рожденную,
и все же она
доселе живет.

Хейд ее называли,
в домах встречая, —
вещей колдуньей [букв.: «вёльвой, искусной в спа»], —
творила волшбу [сейд]
жезлом колдовским [букв.: «заколдовывала жезлы»];
умы покорялись
ее чародейству [сейду]
злым женам на радость5.

Гулльвейг, таинственную колдунью-сейдкону, посланную к асам ванами, нередко отождествляют с Фрейей, госпожой сейда. Имя «Гулльвейг» в буквальном переводе означает «опьянение золотом», а мотив тройного сожжения и воскрешения некоторые комментаторы толкуют как описание какого-то химического или алхимического процесса. Таким образом Гулльвейг сама по себе ассоциируется с магической силой пламени, подобно котлу, кипящему на огне, — и при этом в тексте прямо сказано, что она владела магией сейда.

Здесь же упоминается имя Хейд (heath6), которое в скандинавских сагах носят и многие другие колдуньи и которое этимологически родственно слову «heathen»7. Полагают, что это имя, подобно имени Веледы из «Германии» Тацита, изначально могло представлять собой титул женщины, исполняющие особые магические или религиозные функции, а в имя собственное превратилось лишь на позднем этапе, после обращения в христианство, когда многие языческие традиции прервались и были забыты. Другое часто встречающееся имя колдуний, Льот («безобразная»), отражает христианское представление о том, что все ведьмы злы и порочны, в сочетании с поверьем о том, что внутренние качества непременно должны отражаться во внешности. И еще одно распространенное среди колдуний имя — Хульд, или Хульда («тайная, скрытая»).

Из других литературных источников мы узнаем, что магия сейда включает в себя искусство варки ядов и зелий, особенно таких, которые лишают человека памяти. В «Пряди о Сёрли» (133–134) Фрейя принимает облик смертной женщины по имени Гёндуль и подносит конунгу Хедину рог с волшебным питьем, отнимающим память. Выпив зелье, Хедин забывает о своего дружбе с конунгом Хёгни и вступает с ним в битву, в которой гибнет множество воинов: такой ценой Фрейя выкупила у Одина свое чудесное ожерелье Брисингамен. Схожим образом, в «Саге о Вёльсунгах» Гримхилд подносит Сигурду дурманный мед, испив которого, тот забывает о своей возлюбленной Брюнхильд (глава XXVIII), а Боргхилд, жена Сигмунда, поит отравленной брагой своего пасынка Синфьотли (глава X). Магия забвения — типичный образец искусства сейда: в основе ее лежит воздействие на разум жертвы.

IV. Разум, восприятие и сейд

Итак, характерная отличительная черта магии сейда — влияние на разум, которое лишает жертву памяти, вводит в заблуждение, насылает те или иные иллюзии, внушает необъяснимый страх, туманит сознание или даже физическое зрение. Воздействия такого рода называются «сьонверфинг» — магический морок или «обман зрения», при помощи которого сейдкона искажает восприятие реальности у своей жертвы (Jochens, Old Norse Magic and Gender, 313). В сагах встречается множество примеров подобной магии; чаще всего к ней прибегали, чтобы защитить человека от преследователей. Отчасти она может быть связана с гипнозом, потому что сейдкона, лишившаяся зрения, лишалась и своей магической силы, а влияние магии на жертву слабело, как только последняя выходила из поля зрения сейдконы.

Эти мотивы использованы в «Саге о людях с Песчаного берега». Здесь женщина по имени Катла, сведущая в сейде, старается спасти своего сына Одда от Арнкеля и его подручных, решивших его убить. Видя, что отряд всадников приближается к дому, Катла велит Одду сесть рядом с ней и не шевелиться, а сама продолжает мотать пряжу. Арнкель и его люди обыскивают дом, но не видят никого, кроме Катлы, сидящей за прялкой. Они уезжают, но вскоре возвращаются; на сей раз Катла стоит на крыльце вместе с Оддом, расчесывая и подстригая ему волосы, но Арнкелю и всем его спутникам кажется, что она вычесывает лохмы козлу. На третий раз Одд лежит в куче золы, а его недруги вместо него видят спящего борова. Покинув дом, они всякий раз догадываются, что их обвели вокруг пальца, поэтому использовать дважды один и тот же трюк Катла не может. В конце концов, Арнкель возвращается еще раз и берет с собой другую женщину, владеющую сейдом, — Гейррид, с которой Катла была во вражде. Увидев из окна синюю накидку соперницы-сейдконы, Катла понимает, что морок-сьонверфинг против нее бессилен, и пытается спрятать Одда в подполе. Но Гейррид набрасывает Катле на голову мешок из шкуры тюленя, и та лишается возможности наводить чары. Катлу и Одда связывают, увозят из дома и убивают.

По-видимому, важный элемент этой техники заключался в том, чтобы обвязать волшебной козьей шкурой голову жертвы («Сага о людях из Долины Дымов», глава XIV) или самого колдуна или колдуньи («Сага о Ньяле», глава XII). Другая, но схожая с этой разновидность магии называлась «хулидсхьяльм» — «шлем невидимости». Создать хулидсхьяльм можно было по-разному: например, сейдкона могла просто возложить руки на голову человека, которого хотела скрыть от посторонних глаз, или посыпать его волшебным порошком; имелись и другие способы (Ellis-Davidson, 21-24), а в одном случае сейдкона надевает свою шапку на человека, которого хочет сделать невидимым («Сага о людях из Озерной Долины», глава XLIV).

Кроме того, с сейдом ассоциировался «дурной глаз», поэтому считалось, что, схватив колдунью, нужно набросить ей на голову кожаный мешок, чтобы она не смогла заморочить или проклясть своих похитителей. Иногда встречаются описания, согласно которым сейдкона наклоняется и смотрит назад через расставленные ноги, нередко при этом держа себя за мочки ушей: в этой позе она готовится к тому, чтобы наслать или снять какие-нибудь чары, затупить мечи, расколоть землю или открыть себе магическое зрение:

— Кто это к нам идет? — спросил Хёгни. — Не могу разобрать.

— Да это старая Льот, — отвечал Торстейн. — Эк ее скрутило-то!

И впрямь: она пятилась к ним задом, задрав юбки себе на голову, а голову просунув себе между ног, и зыркала на них так злобно, что твоя троллиха («Сага о людях из Озерной Долины», глава XXVI).

Также при помощи сейда вызывали мужское бессилие; некоторые комментаторы толкуют «vitti hún ganda» из описания Хейд в «Прорицании вёльвы» как магическое воздействие на фаллос, предполагая, что слово «ganda» — обычно означающее «магический жезл» — в данном случае служит кеннингом для пениса (Jochens, Völuspá, 353 n. 21). Основываясь на англосаксонских загадках о ключе, в которых ключ, отпирающий замок, уподобляется фаллосу, проникающему в вагину, а также учитывая то обстоятельство, что в захоронениях женщин иногда находят символические украшения в форме «поясных» ключей, Мини утверждает, что ключи, которые носила на поясе скандинавская хозяйка дома, выполняли не только бытовую, но и магическую функцию: подразумевалось, что мудрая женщина владеет ключами от мужской силы своего мужа и распоряжается его имуществом (Meaney, 181). Действительно, женские ключи могут оказаться небесполезны в сейде, основанном на симпатической магии. Норвежская королева Гуннхильд, славившаяся как великая колдунья, разгневалась, когда ее любимец Хрут решил вернуться домой в Исландию, к другой женщине, и прибегла к сейду, чтобы его наказать:

…когда корабли были совсем готовы, Хрут пошел к конунгу и Гуннхильд прощаться. Она отвела его в сторону и сказала:

— Вот золотое запястье, хочу подарить его тебе. И надела запястье ему на руку.

— Много хороших подарков я получил от тебя, — говорит Хрут.

Она обняла его за шею, поцеловала и сказала:

— Если моя власть над тобой так велика, как я думаю, то не будет у тебя утехи в Исландии с женщиной, что у тебя на уме. А с другими женщинами ты добьешься чего хочешь. Пусть мы оба поплатимся за то, что ты не доверился мне8.

По-видимому, Гуннхильд воспользовалась симпатической магией, подействовавшей через это запястье. Хрут женится на своей возлюбленной Унн, но не может соединиться с ней: как рассказывает сама Унн, «когда он приходит ко мне, плоть его так велика, что он не может иметь утехи со мной, и как мы оба ни стараемся, ничего у нас не получается. Но по всему видно, что по силе своей мужской он не хуже других мужчин» («Сага о Ньяле», главы VI—VII).

V. Шаманский сейд

Согласно второй гипотезе, слово «сейд» происходит от корня со значением «сидение», родственного французскому séance, латинскому sedere и древнеанглийскому sittan (Gloseki, 97). Этот вариант этимологии представляется более правдоподобным, поскольку известно, что сейдкона нередко усаживалась на высоком сидении или помосте. Самое известное описание практики сейда содержится в «Саге об Эйрике Рыжем» (глава IV):

Тогда в Гренландии были очень голодные времена. Те, кто ездил на промыслы, вернулись с небогатой добычей, а некоторые совсем не вернулись.

В селении жила женщина по имени Торбьёрг. Она была прорицательница [спакона (spákona)]. Ее называли Малой Вёльвой. У нее было девять сестер, [и все они были прорицательницами (спаконами)], но в живых оставалась тогда только она.

У Торбьёрг было в обычае ходить зимой по пирам. Ее постоянно приглашали к себе, особенно те, кто хотел узнать, что им суждено или какой выдастся год. Так как Торкель был там самым крупным хозяином, считали, что разведать, когда кончатся подобные времена, должен он.

Торкель приглашает прорицательницу и оказывает ей хороший прием, как это бывало, когда принимали таких женщин. Ей было приготовлено почетное сиденье, и на него положена подушка, которая, как полагалось, была набита куриными перьями.

Когда она пришла вечером с человеком, высланным ей навстречу, она была так одета: на ней был синий плащ, завязанный спереди ремешками и отороченный самоцветными камушками до самого подола. На шее у нее были стеклянные бусы, а на голове — черная смушковая шапка, подбитая белым кошачьим мехом. В руке она держала посох [став (staf)] с набалдашником, оправленным желтой медью и усаженным самоцветными камушками. Пояс у нее был из трута, а на поясе висел большой кошель, в котором она хранила зелья [точнее, талисманы: тауф (taufr)], нужные для ворожбы. Она была обута в мохнатые башмаки из телячьей кожи, и на них были длинные и крепкие ремешки с большими пряжками из желтой меди. На руках у нее были перчатки из кошачьего меха, белые и мохнатые изнутри.

Когда она вошла в дом, все почли своим долгом уважительно ее приветствовать, а она принимала приветствия от каждого в зависимости от того, насколько он был ей приятен. Торкель взял ворожею [висендакону (visenda-kona)] за руку и привел ее к сиденью, которое было ей приготовлено. Затем он попросил ее окинуть взглядом его стада, домочадцев и дом. Но она ни о чем ничего не сказала.

Вечером поставили столы, и вот что было подано ворожее [спаконе]: каша на козьем молоке и кушанье из сердец всех животных, которые там были. У неё была ложка из желтой меди и нож с рукоятью из моржовой кости, стянутой двумя медными кольцами. Острие его было обломано.

Когда столы были убраны, Торкель подошел к Торбьёрг и спросил, как ей понравился его дом и обхождение людей и скоро ли он получит ответ на то, что спрашивал и что всем хочется узнать. Она сказала, что ответит только на следующее утро, после того как проспит там ночь.

На исходе следующего дня ей было приготовлено все, что нужно для ворожбы [сейда]. Она попросила, чтобы ей помогли женщины, которые знают песню, необходимую для ворожбы [сейда] и называемую вардлок [Varðlokur, букв.: «то, что зачаровывает духов»]. Но таких женщин не нашлось. Стали искать в селении, не знает ли кто этой песни. Тогда Гудрид сказала:

— Я не колдунья [фьолькунниг (fjölkunnig)] и не ворожея [висендакона], но когда я была в Исландии, Халльдис, моя приемная мать, научила меня песне, которую она называла вардлок.

Торбьёрг отвечала:

— Тогда твое знание кстати.

Гудрид говорит:

— Это такая песня и такой обряд, в которых мне не пристало принимать участие. Ведь я христианка.

Торбьёрг отвечает:

— Возможно, что ты оказала бы помощь людям, и ты не стала бы от этого хуже. Но это дело Торкеля позаботиться о том, что мне нужно.

Торкель стал уговаривать Гудрид, и она сказала, что сделает, как он хочет.

Женщины стали кольцом вокруг помоста, на котором сидела Торбьёрг, и Гудрид спела песню так хорошо и красиво, что никто раньше не слышал, чтобы ее пели настолько красивым голосом. Прорицательница [спакона] поблагодарила ее за песню.

— Многие духи явились теперь, — сказала она, — любо им было слушать песню, а раньше они хотели скрыться от нас и не оказывали нам послушания. Мне теперь ясно многое из того, что раньше было скрыто и от меня, и от других9.

Описанная здесь процедура — это именно сейд, а не спакрафт, хотя она и применяется для предсказания будущего. Торбьёрг именуют вёльвой и спаконой, поскольку она действительно прорицает; но для этого она не взаимодействует с нитями вирда непосредственно и не прозревает будущее силой собственной интуиции или дара предвидения. Будущее открывают ей духи, которых она призывает с помощью особых песнопений, а затем общается с ними, восседая на своем помосте. В данной своей форме сейд во многом схож с практиками шаманской религии саамов и различных народов Сибири. Например, алтайские шаманы входят в транс, поднимаясь по девяти ступеням, вырезанным на березовом шесте (Eliade, 191). В связи с этим любопытно, что в «Прорицании вёльвы» (2) провидица тоже поднимается по девятиступенному древу (Buchholz, 14):

Великанов я помню,
рожденных до века,
породили меня они
в давние годы;
помню девять миров
и девять корней [или ступеней: viði]
и древо предела,
еще не проросшее10.

Вёльва из «Саги об Эйрике Рыжем», подобно шаману, облачена в особый костюм, сшитый из шкур и увешанный украшениями. Возможно, не случайно ее шапка и перчатки подбиты кошачьим мехом: кошка — священное животное Фрейи, богини сейда. Плащ у вёльвы — синего цвета, а синий цвет в скандинавской литературе ассоциируется со смертью, Хель и царством мертвых. Один из устойчивых мотивов в эддах и сагах — получение тайной мудрости от умерших. Прорицательницу усаживают на особую подушку, набитую куриными перьями; возможно, это всего лишь знак уважения, но не исключено, что благодаря этим перьям сейдкона обретает способность перелетать из мира в мир (как Фрейя в своем соколином оперении).

Саамские и сибирские шаманы входят в экстатический транс под барабанный бой, а вёльве для этого нужна особая песня — вардлок. Слова вардлока до нас не дошли, но поскольку Гудрид говорит, что эту песню пела ей приемная мать, можно предположить, что вардлок был подобен монотонной и умиротворяющей колыбельной. Кроме того, другие источники наводят на мысль, что вёльва могла ритмично ударять посохом в настил сейдхьялля (помоста), как шаман бьет в свой бубен. В «Перебранке Локи» (24) Локи обвиняет Одина:

А ты, я слышал,
на острове Самсей
бил в барабан (vétt),
средь людей колдовал,
как делают ведьмы [вёльвы, völor]11.

Стрёмбек и другие комментаторы давно подметили многие черты сходства между практикой сейда и саамской религией. Более того, в самих описаниях сейда в скандинавской литературе нередко указывается, что это искусство перенято от «финских чародеев», под которыми, собственно, и подразумевались лапландские (саамские) шаманы. Во многих случаях «финским», т.е. саамским, колдунам приписывают те же способности, что и сейдконам. Утверждается, что финны могут превращаться в различных животных (зачастую — в морских млекопитающих или птиц), чтобы путешествовать в духе по чужим землям и вести там разведку («Сага о людях из Озерной Долины», глава XXIX). В число колдовских способностей этих «финских чародеев» часто входила магия стрельбы из лука: говорили, что колдун всегда стреляет без промаха, может выпускать по три стрелы за раз и владеет волшебными стрелами, которые сами возвращаются на тетиву, поразив цель. По-видимому, все эти поверья связаны с представлениями о «стрелах духов», широко распространенными в европейском фольклоре: считалось, что эльфы или другие сверхъестественные существа могут поражать людей и домашний скот волшебными стрелами с каменными наконечниками. В Скандинавии такие стрелы назывались «финскими» или «лапландскими» (finnskot, lappskot), и вера в них надолго пережила эпоху викингов. Известна строчка из средневековой молитвы скандинавских христиан: «For Nordenvind og Finskud bevar os milde Herre Gud» («От северного ветра и от финской стрелы избавь нас, добрый Господи Боже!»)

Снорри Стурлусон в «Саге об Инглингах» утверждает, что изначально сейд был искусством ванов и что богов ему обучила Фрейя — сперва в обличье Гулльвейг, а затем и в собственном своем облике, как наставница Одина:

Óдин владел и тем искусством, которое всего могущественнее. Оно называется колдовство [сейд]. С его помощью он мог узнавать судьбы [орлог] людей и еще не случившееся, а также причинять людям болезнь, несчастье [букв.: утрату хаминьи] или смерть, а также отнимать у людей ум или силу и передавать их другим. Мужам считалось зазорным заниматься этим колдовством [точнее: «Но с этим колдовством имели дело такие эрги (ergi), что мужам считалось зазорным им заниматься»], так что ему обучались жрицы («Сага об Инглингах», глава VII)12.

Итак, сейд был преимущественно женской магией — до такой степени, что мужчина, владевший этим искусством, считался «арг» (argr, прилагательное от ergi), то есть склонным принимать женскую роль в сексуальных отношениях с другими мужчинами и, в целом, женоподобным и трусливым. Почему практика сейда воспринималась фактически как запретная для мужчин, точно неизвестно. Высказывались предположения, что сейд считался неподобающим для мужчины потому, что позволял поражать врагов не силой оружия, а колдовством или ядом, или же что в сейду сопутствовали какие-то сексуальные ритуалы, в которых главный исполнитель обряда выполнял женскую роль. Однако более вероятно, что сейдконой или сейдманом время от времени овладевали духи или даже божества, как это происходит в практике вуду. Допуская иную сущность в свое тело, человек утрачивал власть над собой и превращался в пассивное орудие божества или духа, что в корне противоречило традиционной этической концепции мужественности.

Обряды сейда не всегда проводились на помосте: некоторые магические практики требовали от сейдконы удалиться от людей и сесть или лечь, укрывшись плащом, шкурой или покрывалом. Уединившись таким образом, она шептала заклинания или медитировала, но со стороны могло казаться, что она погрузилась в глубокий сон или даже умерла. Во время этой процедуры с сейдконой ни в коем случае нельзя было разговаривать и, в особенности, окликать ее по имени, чтобы не прервать транс. Во многих описаниях погружению в транс предшествует необыкновенно широкий и долгий зевок, и с таким же зевком сейдкона выходит из медитации; возможно, за этим стоит идея о том, что сознание, душа или хаминья сейдконы выходит и возвращается через рот (Buchholtz, 12). Этим методом «ухода под плащ» чаще пользовались мужчины, чем женщины, и, по-видимому, он играл важную роль в искусстве тулов и скальдов, позволяя открывать тайные истины, предсказывать будущее, наносить магические удары врагам и вести разведку в чужих землях, а иногда и творить чары, проявляющиеся непосредственно в физическом мире (например, вызывать оползни). Самыми лучшими местами для «ухода под плащ» считались вершины курганов и могилы: по-видимому, там было легче всего получить мудрость от мертвых. Эта практика называлась «утисета» (utiseta, букв. «сидение снаружи») или «ситья а хауги» (sitja á haugi, «сидение на кургане»). Человеку, решившемуся на утисету, всегда грозила опасность: он мог обезуметь или пасть жертвой хаугбуи (haugbui) — мертвеца, обитавшего в кургане (Aðalsteinsson, 110–122).

Еще одна черта, роднящая сейд с шаманизмом, — способность превращаться в животных или подселять свой дух в тело животного. В описаниях подобных практик чаще всего фигурируют морские млекопитающие (морж, кит или тюлень) или животные, связанные с Фрейей (кошка, вепрь или сокол). Эта техника известна под названием «ганд-рейд» (gand-reið, буквально — «езда на ганде»). Само слово «gand» означает «заклинание, магическое песнопение, чары» и описывает ту силу, при помощи которой осуществлялась эта «езда». К искусству ганд-рейда причисляли также езду верхом на метлах, прялках и волках (Cleasby-Vigfusson, статья «gandr»). В «Саге о Кормаке» (глава XVIII) сейдкона Торвейг совершает ганд-рейд в обличье моржа:

Только братья отошли от пристани, как прямо за кормой из-под воды показался морж. Кормак швырнул в него палкой и попал. Морж ушел обратно под воду, но люди на борту узнали его по глазам: то была колдунья Торвейг. Больше морж не появлялся, но прошел слух, что Торвейг лежит при смерти; говорят, так ей и настал конец.

По-видимому, здесь идет речь не о превращении, а о подселении духа в тело животного: тело Торвейг оставалось на берегу, но пострадало от удара, нанесенного в море. Оборотничество такого рода тесно связывается с сейдом в «Саге о Фритьофе Смелом» (главы V—VIII), где колдуньи управляют китом в море, восседая при этом на сейдхьялле:

Потом послали они за двумя колдуньями, Хейд и Хамгламой, и дали им денег, с тем, чтобы они накликали на Фритьофа и мужей его такую непогоду, от которой бы все погибли в море. Они изготовили чары и взошли на подмостки [сейдхьялль] с колдовством и заклинаниями. <…> Тогда Фритьоф и люди его заметили, что корабль унесло далеко вперед; но они не знали куда, ибо их отовсюду окружала мгла, так что ничего не было видно между кормой и носом за волнением и бурей, туманом и снегом и страшной стужей. Вот Фритьоф взлез на мачту и сказал своим товарищам, когда спустился: «Я видел чудное зрелище: огромный кит лег кольцом вокруг корабля; догадываюсь, что мы приблизились к какой-то земле и что он хочет помешать нам пристать; мне сдается, что конунг Хельге поступает с нами не дружески и посылает нам что-то недоброе. Вижу двух женщин на хребте кита, и они-то, конечно, вызвали эту грозную бурю своими злыми чарами и заклинаниями».

Фритьофу и его людям удается победить этих женщин, кит уходит под воду, и непогода отступает, а между тем «колдовавшие сестры свалились с колдовских подмостков, и обе переломили себе спину»13.

Способность путешествовать в теле животного использовалась в самых разнообразных целях: для поиска необходимых предметов, для прокладки маршрутов, для разведки в стане врага, для защиты какого-либо человека или жилища (Ellis-Davidson, 29).

«Дальним странствиям» сейдкон в обличье животных находятся параллели среди саамских и сибирских шаманских методов. В категорию ганд-рейда входили и такие характерные для шаманизма практики, как путешествия во сне и насылание кошмаров:

Мара «ездит верхом» на людях и животных, а иногда и на деревьях. Напасть она может на кого угодно, хотя, по-видимому, мужчинам досаждает чаще, чем женщинам. Риск особенно велик, если спать на спине. Обычно мара проникает в дом через замочную скважину, через отверстие в стене или в оконной раме, а иногда — через дымоход. Вообще она может войти через любую круглую дыру, но в отверстия другой формы не проникнет. Впрочем, через щели в окнах она способна просочиться в любом случае. Мара приходит не беззвучно. Слышится щелканье в замке, или тихий топоток у дверей, или шлепок, словно на дощатый пол упало что-то мягкое. Иногда — тихое шипение («ш-ш-ш, ш-ш-ш») или какой-нибудь подобный непонятный и слабый звук. Но бежать уже поздно: мара навалится на жертву тотчас же, как проникнет в дом. Ощущается это, как будто на вас накатила огромная тяжесть, чаще всего поднимающаяся от ног к голове. Иногда кажется, будто кто-то пытается заткнуть вам рот и нос, иногда — будто вас сдавили так крепко, что не пошевельнуть и пальцем. Человек, на которого насела мара, начинал громко стонать во сне, но пошевелиться и сбросить ее не мог. В конце концов, он просыпался, трясясь с головы до ног и весь мокрый от пота (Tillhagen, 318).

Иногда мара не имела определенного облика, а иногда являлась в образе уродливой ведьмы, тени, лошади, кошки или другого животного. Предания о маре известны по всему миру; по-видимому, за ними стоят такие реальные явления, как ночные кошмары у детей и специфические состояния между сном и бодрствованием, встречающиеся у взрослых. Но в культуре викингов считалось, что мару насылают могущественные сейдконы, как, например, в следующем рассказе о смерти Ванланди:

Тогда Дрива послала за колдуньей [сейдконой] Хульд, а Висбура, сына ее и Ванланди, отправила в Швецию. Дрива подкупила колдунью Хульд, чтобы та заманила Ванланди в Страну Финнов либо умертвила его. Когда шло колдовство [сейд], Ванланди был в Уппсале. Ему вдруг захотелось в Страну Финнов, но друзья его и советники запретили ему поддаваться этому желанию, говоря, что оно наверно наколдовано финнами. Тогда его стал одолевать сон, и он заснул. Но тут же проснулся и позвал к себе и сказал, что его топчет мара. Люди его бросились к нему и хотели ему помочь. Но когда они взяли его за голову, мара стала топтать ему ноги, так что чуть не поломала их. Тогда они взяли его за ноги, но тут она так сжала ему голову, что он сразу умер («Сага об Инглингах», глава XIII)14.

Как уже отмечалось, в сагах нередко упоминается, что та или иная сейдкона научилась своему ремеслу у саамских волшебников — шаманов. Поэтому не удивительно, что, подобно этим «финским», то есть саамским, шаманам, сейдкона зачастую знает заклинания, вызывающие ветер, усмиряющие ураган, насылающие метель на врага и поднимающие бурю на море. Один из примеров тому встречается в «Саге о Фритьофе Смелом», и мы его уже рассмотрели. По-видимому, погодой обычно управляли именно так, как в этой саге, — с вершины сейдхьялля (хотя в некоторых источниках упоминаются и другие техники). Сейдхьялль используется и в эпизоде «Саги о людях из Лососьей Долины», где семейство Коткеля, сведущее в колдовстве, поднимается на помост, чтобы наслать грозу на корабль Торда (глава XXXV). Бури и грозы — не единственные природные явления, подвластные сейдконам: во многих сагах повествуется о том, как колдуньи вызывают оползни и камнепады, либо лежа в трансе, либо трижды обходя с заклинаниями против хода солнца то место, где должна сойти лавина (Ellis-Davidson, 36).